Влада, две Юли и Дима

Опубликовано 01.08.201927.03.2022 автором Олег Звендинов

«Мы ни к чему не были готовы»

Интервью Семена Закружного. Он ведет программу «Попроси у неба», которая исполняет мечты смертельно больных людей
Источник: Meduza

Прошлой зимой на телеканале «Пятница!» вышли четыре серии документального проекта «Попроси у неба». Создатели программы исполняли мечты тяжелобольных людей: кто-то впервые поехал за границу, чтобы увидеть море; кто-то прыгнул с парашютом или поднялся на самую высокую гору в Сочи; кому-то наконец удалось познакомиться и подружиться со своими кумирами или помириться с родителями. «Попроси у неба» не только помогает людям справиться с экстремальными обстоятельствами, в которых они оказались, но также пытается изобрести новый язык для разговора о смерти. С момента выхода проекта две его героини умерли. В рамках проекта поддержки благотворителей MeduzaCare журналистка «Медузы» Дарья Невкрытая поговорила с продюсером и ведущим «Попроси у неба» Семеном Закружным о том, как проект меняет героев и его создателей .

— Что об этом документальном сериале нужно знать тем, кто его еще не видел?

— Это проект о том, как смертельно больные люди отправляются в путешествие по своим мечтам. Там все абсолютная правда: реальные люди, мечты, их исполнение и максимально приближенный к реальности монтаж. Уникальность в том, что так никто и никогда во всем мире не делал, хотя идея лежит на поверхности.

— Браться за что-то новое действительно всегда страшно. К каким сложностям вы были меньше всего готовы?

— Ко всему были не готовы. Все ожидали, но ни к чему не были готовы. Если говорить про страх, то было очень стремно. Тема сложная, о ней нужно правильно говорить. С одной стороны, точно не хотелось об этом говорить так, как говорят и говорили все. С другой стороны, не хотелось по итогу оказаться в центре скандала, когда «Медуза» про тебя выпускает карточки «Все обсуждают, как нужно разговаривать с больными детьми. На „Пятнице“ сделали ужасно. А вот как нужно».

Кроме этого, мы боялись навредить нашим героям, усугубить их состояние. Помимо того, что мы очень беспокоились за их здоровье, у меня был страх, что мы человеку в беде дарим два дня сказки, а потом снова оставляем его в аду. Мы не понимали, что с этим делать, сомневались, насколько это правильно, поэтому решили поговорить с несколькими психологами, и одна из них сказала: «Вы выбираете между тем, чтобы подарить человеку сказку — либо не дарить. Неужели вы действительно сомневаетесь?» И мы решили, что если ты можешь человеку сделать здорово и ты искренне хочешь сделать все здорово, то как можно отказаться? Пусть лучше из недели в аду хотя бы три дня будут классными.

…Главной нашей целью, и я считаю, что мы ее выполнили, было разработать совершенно новый язык для общения на эту тему. Есть, например, НТВ, где говорят: «Вот посмотри, ребенок, красивая девочка, ах, как она расчесывала еще несколько лет назад волосы своим гребешком, а теперь волос у нее нет. Переводи деньги!» Мы хотели не кричать, а показать, что это люди, которые требуют, хотят и мечтают, чтобы к ним так не относились и про них так не говорили. Это получилось. В этом смысле мне достаточно было просто как можно сильнее полюбить каждого из наших героев и попробовать с ними шутить про рак, общаться как с друзьями и без страдания в глазах, от которого болеющему человеку становится еще хуже.

— В программе герои очень много об этом говорят: Влада рассказывала, что ей еще тяжелее, когда родители ее жалеют; Дима говорил, что он стесняется своей болезни, при знакомстве с новыми людьми старается о ней не упоминать. После съемок участники делились с тобой какими-то впечатлениями?

— Это было даже до съемок. Когда идея проекта только появилась, мы первым делом обратились в «Подари жизнь», к Кате Шерговой и Марине Обуховой. Они нас сразу очень хорошо приняли и поддержали, мы вместе обговорили, что не хотим делать классический телепроект вроде «Пусть говорят», мы искренне хотим сделать что-то классное — и искренне понимаем, что вряд ли это будет суперпросматриваемым. «Подари жизнь» нам сразу же предложили девочку по имени Дарина. Удивительный человек, она из Крыма, у нее рак, но она пишет стихи, фотографирует, у нее готовилась выставка фотографий, еще какие-то проекты. Мы записали с ней несколько интервью, начали писать для нее сценарий, уже даже его написали — и все было классно, но за два дня до съемок Дарина умерла. Это для нас было как холодный душ, мы не понимали, возможен ли теперь наш проект или нет. Я не думал, что это происходит так резко, мы начали общаться, она так всем понравилась, и вдруг это все так закончилось.

И вот, возвращаясь к впечатлениям героев — после самых первых интервью с Дариной мне звонила Марина Обухова и говорила: «Дарине так нравится общаться. Я вначале, конечно, сомневалась, беспокоилась, но вы так с ней здорово по-дружески разговариваете, что больше не переживаю».

После Дарины нам предложили снимать девочку Юлю, в которую мы точно так же сразу же влюбились. Юля постоянно вместе с мамой жила в больнице Димы Рогачева. Мы записали с Юлей первое интервью — просто 30-минутный исходник, отснятый на телефон. Помню, когда смотрел его — а меня уже вообще, если честно, не напугать и не растрогать трагедиями, — то обливался слезами. Я отправил видео Картозии, написал, что это просто неописуемо, и мы сразу же начали писать сценарий под Юлю. А Юля три месяца до съемок прожила в страшной депрессии, врачи сами предложили фонду «Подари жизнь» снять Юлю в этой программе, чтобы хоть как-то ее вытащить. Она и в первом интервью говорила, как ей грустно и тоскливо. И первый момент, который начал ее вытаскивать из этой депрессии, это просто интервью, снятое на телефон! Она об этом рассказывала сотрудникам фонда.

У нас была еще одна героиня — Влада, и я очень беспокоился, что ей не понравится программа, потому что Влада не стеснялась никогда давать интервью, но все равно в кадре оставалась очень скованной. Я вообще всегда переживал, что кому-то из героев что-то может не понравиться. Но после она мне писала: «Я реву, это так круто, господи!»

У меня есть очень милые голосовые сообщения от Юли Емельяновой, которые она прислала после выхода в эфир ее выпуска.

— Как вы выбирали героев?

— Мы понимали, что будет нечестно, если это не будет человек с настоящей бедой. Есть разные формы и стадии рака; людей, которые болеют раком, миллионы во всем мире; найти человека с раком не так сложно — но нам казалось, что если это история про путешествие по мечтам, а у Юли, например, это вообще был поворотный момент в жизни, мы не можем дать эту мечту и сказку людям, которым не угрожает настоящая опасность. Поэтому мы выбирали людей, у которых были самые сложные диагнозы и самые сложные обстоятельства. Отталкивались мы именно от этого.

— При этом у вас удивительным образом собрались очень разные герои, с совершенно разными характерами, многие истории выглядят очень кинематографично, отсюда вопрос — насколько важен был сценарий при производстве? Много ли вы импровизировали?

— Это моя любимая история. По поводу героев. Дима, например, герой второго выпуска, супер нехарактерный персонаж для этой программы. Конечно, я не разделяю все, что он думает, но мне нравится, что у него есть смелость так думать, и об этом довольно открыто говорить, к чему-то стремиться и принимать какие-то резкие решения. Наша история про то, что болеют не только милейшие люди, болеют все, любой человек может заболеть.

А по поводу сценария — это вообще жесть. Весь первый выпуск — это абсолютная фантастика, я такого не видел никогда. Первая сложность, которая была еще до съемок: у нас не было согласия на участие в программе от Даны Соколовой, певицы, которая очень нравилась первой героине, у нас никак не получалось с ней связаться, это длилось уже неделю. До съемок оставалась тоже неделя, мы сидели в кафе в районе «Хлебозавода», писали сценарий — и тут входит Дана Соколова. Мы тут же подошли к ней: «А вы Дана? А мы тут как раз пишем сценарий про вас!» Она нас сразу поддержала, выделила в своем графике два дня для съемок.

Дальше мы записали несколько интервью с первой героиней Юлей, накидывали сценарий, все хорошо получалось, у нас был режиссер, у нас был исполнительный продюсер, продюсер. По сценарию мы должны были встретиться с Юлей в больнице и лететь в Грузию — это была ее главная мечта. У нас были билеты, разрешение от врачей, она должна была собрать чемодан, а я — пойти договариваться к врачу… И за четыре дня до съемок врачи нам говорят, что никакой Грузии не будет. Конечно, если здоровье ей будет позволять, нас отпустят, но это точно не через четыре дня, точно не в тот день, на который куплены билеты — [потому что] у Юли испортилось самочувствие.

Мы быстро стали все переписывать в сценарии, но за три дня до съемок режиссер, которого мы искали два месяца, попадает в больницу, он не может снимать — пришлось срочно искать нового режиссера. На следующий день наш исполнительный продюсер едет в другой город за машиной и на обратном пути попадает в аварию. И вот все это постоянно происходило. У нас просто взрывалась голова, потому что это программа, в которой нужно все тщательно планировать, а у нас вводные меняются каждый день.

Все, что зритель видит в программе, происходило в той же последовательности в реальной жизни, мы не меняли сценарий. В какой-то момент во время съемок Юле снова стало плохо, снова было непонятно, как долго это продлится. Разумеется, для нас здоровье человека всегда было первостепенно, нам пришлось отменить весь съемочный день, мы просто сидели с группой и ждали ответа от врачей. В пять или шесть вечера врачи сказали, что Юле, наверное, завтра можно будет сниматься, но только в больнице, а у нас был запланирован выезд на фотосъемку и в ресторан на крыше. За один вечер все пришлось переносить в больницу.

Технически это не очень сложно сделать, но мы знали, что Юля и так несколько месяцев не выходила из клиники, она практически не видела Москву: если мы везем ее в какое-то классное место — это одно, а если мы просто ставим стол в больнице — это совсем другое. Поэтому мы решили помимо ужина организовать выступление какого-то музыканта, который нравится Юле. Но у нас на это было меньше суток! Казалось, что это нереально. У нас был плейлист Юли, там 38 музыкантов, мы начинали с конца: звонили Валерию Меладзе, Диме Билану, Noize MC… Ну, разве что One Republic и Sia мы не звонили. Никто почти не отказывал, все поддерживали, все хотели участвовать, нам отвечали: «Слушай, я в Тель-Авиве, если это терпит хотя бы два дня, я покупаю сейчас себе билет, я прилечу и сыграю».

— Совсем никто не отказывался?

— Были, конечно, люди, которые отказывались, но по очень идейным соображениям: они готовы были помочь, но не готовы были появляться в кадре. Нам говорили: «Я это сделаю, но вы не будете это снимать». И непонятно было, как уговаривать этих людей. Думаю, если бы они сейчас увидели программу, они бы согласились. Мы ровно из-за того же беспокоились в начале: вдруг получится что-то не то.

В общем, мы обзванивали артистов, все готовы — но никто не может завтра. Остались первые места в плейлисте: Баста, Макс Корж и группа «Пицца». Мы решили звонить «Пицце», и Сергей Приказчиков, ее основатель, был единственным человеком, который согласился на следующий день, в назначенное время приехать. И эта же группа, кстати, когда-то играла на выпускном в школе у Юли. Вот так, наконец, все совпало. Вся подготовка была похожа на какую-то игру со Вселенной, когда она сначала намеренно, очень очевидно и кинематографично тебя разворачивает, топит, а потом так же кинематографично спасает. Ну как? Так не бывает! Такого никогда не было. Я не думал, что такое вообще возможно.

— Какие еще сложности были во время съемок?

— История со съемками последнего дня в первой серии. Мы до последнего момента ждали, что врачи нас отпустят в эту Грузию, у нас было все готово и забронировано. В полдень у нас была назначена встреча с врачом Юли, великолепным Алексеем Пшонкиным, я не знал, что он скажет. И он нам не разрешил лететь. Целый час после этого мы вообще не понимали, что делать. В итоге Никита Гармель, наш исполнительный продюсер, говорит: «Ребят, других вариантов нет, у нас есть пять часов времени, чтобы что-то организовать».

— И вы решили привезти Грузию на крышу больницы.

— Да, нужно было привезти Грузию к Юле, и у нас было пять часов. Это был фантастический момент, потому что вся группа — шеф-редактор Оля Вознюк, продюсер Полина Милушкова, я, Никита, операторы, звукорежиссеры, все уткнулись в телефоны и начали это продюсировать. Я искал лошадей, кто-то хачапури привозил, кто-то звал грузинский ансамбль, там было 20 человек — все приехали! Мы с Никитой поехали вместе в «Леруа Мерлен» покупать газон, еще какие-то штуки, мы бегали, сносили там все, потому что всего пять часов на продюсирование финальной сцены! Администратор в это время поехал файеры искать. Это безумно здоровская была история.

Ближе к началу съемки мы все стояли и нервно курили у больницы — и тут… Начали приходить люди: приезжают толпой грузины, приезжает женщина с коневозкой, из которой выглядывает лошадь, дальше подходит просто какой-то фрик, мы еще подумали: «Это точно к нам?», а он говорит: «Я флаг принес!» Мы все носим песок и газон наверх. В этот момент мы начали понимать, что все получилось.

Это, конечно, такие съемки, в конце которых хочется плакать: когда в конце вечера ты едешь, и у тебя нет сил совершенно, но есть ощущение, что ты делаешь что-то безумно важное.

— Самый частый комментарий, который я видела в интернете, звучит так: «Сложно сдерживать слезы». Мне, если честно, тоже было очень сложно. Каково было вам? Часто ли вы плакали во время съемок?

— Когда мы смотрели исходники первого выпуска, заметили, что в одной из сцен камера сильно трясется. А там был великолепный оператор-постановщик Андрей Коваль. Мы решили ему позвонить и спросить: «Андрей, в чем дело?» А он ответил: «Старик, я тебе не буду рассказывать». Оказывается, операторы, когда это все снимали, точно так же ревели — и у них дрожали руки.

А еще мы все ревели после съемок первого выпуска, когда поняли, что у нас получается программа, что этот формат работает.

— Был ли какой-то зрительский отзыв, который вам показался наиболее ценным?

— Все наши герои живут со своими болезнями уже так давно, что иногда просто забывают, зачем это все нужно: эти капельницы, эти процедуры неприятные и сложные, от которых потом плохо. Это все ради чего? Что-то классное и хорошее было так давно, что уже забылось, все ощущения и эмоции забылись. Эта программа была нужна для того, чтобы им напомнить, что есть к чему стремиться, и время жить — оно всегда.

Огромное количество людей мне писали сообщения и до сих пор пишут, что у них было то же самое: они сами болели или болеют, либо заболел друг или кто-то из родственников. И многие говорят: «Я теперь знаю, что нужно делать, как с этим быть. Я теперь знаю, что иногда, чтобы исполнить мечту, можно вызвать лифт и просто подняться наверх». Такая история была у Юли: она жила в больнице и мечтала встретить рассвет на вершине, и все это время она могла рано утром вызвать лифт, подняться на крышу своего корпуса и исполнить свою мечту сама. Очень много людей, которые сами болеют, написали мне, что даже после просмотра одной программы поняли, как нужно дальше действовать. А люди, у которых болеют родственники, писали, что теперь знают, как нужно с ними правильно общаться и как поддерживать.

— А как нужно? Если друг или родственник оказался в такой беде, как ему помочь?

— Эти люди очень сильно устали страдать — в большинстве своем, хотя, конечно, каждый человек уникален. Я точно понял, что своим [собственным] страданием, просто элементарным инерционным страданием, в духе — «о, рак, нужно пострадать!», ты делаешь человеку хуже. Люди стесняются говорить, что они болеют, потому что они не хотят еще больше страданий. Конечно, человеку, который тяжело болеет, нужно сострадать, его нужно уважать, но эту чашу страдания нельзя переполнять своим горем. Ему не должно быть хуже от того, что ты боишься, от того, что тебе его жалко. Это самое ужасное ощущение для человека — когда его кто-то жалеет. Возможно, кому-то наоборот хочется, чтобы их пожалели, но, как правило, это желание проходит.

Им хочется просто воздуха какого-то. Им хочется об этом говорить: у нас не было проблемы с тем, что кто-то из героев отказывался, боялся или не хотел говорить о своей болезни. Они готовы про это рассказывать, но они не хотят, чтобы на это делали большой акцент и воспринимали сначала их болезнь, а потом уже их самих. Это не болезнь с человеком, это человек, у которого есть болезнь, человек, который хочет с тобой разговаривать, человек, который хочет твоей открытости, твоей поддержки, но не жалости. И главное, этот человек хочет обладать такими же правами, как все. Он хочет обладать правом на обычный, повседневный, будничный разговор. Ведь людям иногда становится стыдно от того, что они болеют — им кажется, что они вызывают и притягивают страдание другого человека. Им стыдно за то, что у них такой тяжелый и страшный диагноз.

Это все довольно очевидно и понятно, но это в тысячу раз сложнее, когда твой родственник заболевает, потому что близкие люди обладают еще и контекстом. Собственно говоря, заставка программы как раз про это, про то, как рак становится призмой, через которую ты смотришь на все: на прошлое, на будущее и на настоящее. Горе родственника ты воспринимаешь еще ближе, и нужно обладать определенным мужеством, чтобы собраться — и просто поддерживать и помогать ему.

— Это все связано с табуированностью темы рака в обществе, канцерофобией?

— Конечно. То, что человек должен быть несчастным, когда болеет — это последствие стереотипов, клише и табуированности этой темы. Рак — не приговор, это правда. Вообще было бы здорово, если бы все изучали стоицизм и древнегреческую философию: человек конечен, и часто неожиданно и внезапно конечен, любая жизнь закончится рано или поздно. Гораздо эффективнее использовать то время, которое у тебя есть, для счастья. Когда у человека и так много страданий, ему хочется воздуха, радости, счастья, поддержки.

Каждый человек умрет рано или поздно, а рак — это одна из самых распространенных причин смерти. Странно об этом не думать и это не обсуждать, накладывать на это табу. Во-первых, потому что ты сам, возможно, с этим столкнешься и, наверное, было бы лучше об этом подумать заранее. Во-вторых, чем больше общество накладывает на эту тему совершенно идиотское табу, потому что просто не хочет это обсуждать, тем хуже оно делает тем ребятам, которые снимались в программе «Попроси у неба» — и тысячам других ребят, которые внезапно оказываются внутри стигмы, как только сталкиваются с раком. Из-за этого они чувствуют себя совершенно непонятно и незащищенно.

Они ничего не сделали плохого, но почему-то люди их боятся, из квартиры хотят выселить, чтобы не заразиться. Окей, возможно, это дурацкий пример, потому что здесь речь просто про необразованность и идиотизм, такая проблема тоже есть в России. Но если говорить про иррациональный страх — с ним поможет справиться нормальный разговор на тему. Тема смерти не должна быть табуированной, тема смерти должна обсуждаться. В этом была основная задача «Попроси у неба» — попробовать поговорить с молодыми ребятами, которые смотрят «Орел и решку», «Пацанок» или «Мир наизнанку». Нужно было попробовать с ними в таком же ключе и с такой же интонацией поговорить про очень важные проблемы, с которыми каждый из них может столкнуться.

— Раз мы подошли к теме смерти: сейчас двух из четырех участников программы уже нет в живых. Я знаю, что вы подружились во время съемок и продолжали общаться после. Как вы перенесли эти новости?

— Когда сначала умерла Влада, а потом Юля, это было жутко. В какой-то момент Владе стало очень плохо, сильно ухудшилось состояние, ее сестра рассказывала в инстаграме про все, что происходит. Читать это было тяжело. Это был очень страшный период. Мы с той же командой снимали другой проект, и тут пришла новость о том, что Влады не стало. Это был шок, конечно, к такому нельзя приготовиться. Это шок не только от того, что умер хороший человек, а шок от несправедливости.

С Юлей вообще была обидная история. Мне позвонили из «Подари жизнь» и сказали, что Юле стало очень плохо, но у нее есть мечта — она хочет себе собаку, маленького шпица. Уже на тот момент было понятно, что прогнозы по здоровью у Юли плохие, фонд поговорил с мамой, мама согласилась, что потом шпиц останется у нее. «Подари жизнь» предложил мне слетать в Стерлитамак — Юлю перевели из московской больницы домой — и привезти ей шпица. Я сказал, что, конечно, готов хоть на этой неделе лететь. Параллельно я написал Дане Соколовой, предложил ей сделать совместный видеочат с Юлей. А потом мне снова написала Марина из фонда: «Слушай, Юле стало что-то совсем плохо. В ближайшие дни не получится к ней приехать. Давай позже». Мы все перенесли, думали сделать хотя бы конференц-колл с Даной, а потом буквально через пару дней Юля умерла. И мы вообще ничего не успели.*